Нет, совсем о другом:ПаКо(ppd) wrote:Вы об этом?Скрытый текст:Там хорошо, где нас нет
Спасибо вы знаете кому, видимо, Горбачеву.
Мы впервые проверили, действительно ли там хорошо, где нас нет...
- Да, - сказали мы, - очень хорошо!
И хорошо, что нас там нет, иначе было бы хуже.
Где мы есть - там плохо.
Нам плохо всюду. Это уже характер.
Все спрашивают, почему мы мрачные.
А мы мрачные, потому что плохо там, где мы есть.
А оттого что мы там есть, становится еще хуже.
И мы вывозим свою мрачность через мрачную таможню и привозим туда, где нас нет.
"Нет счастья в жизни", - написано у всех на левой груди и подпись: "Жора".
"Иду туда, где нет конвоя", - написано у всех на правой ноге, поэтому мы и расползаемся.
Оказывается, Жора, нигде в мире нет блатных песен. Это же уму непостижимо!
Это же отсутствует целая литература.
Фольклора нет. Народы молчат.
Это же, оказывается, только у нас.
Половина в тюрьме. Половина в армии.
Отсюда и песни. Оттуда и публика.
Сплошь бывший зэк или запас.
Крикни на любом базаре: "Встать! Смирно! Руки за голову!"- посмотри, что будет.
Половина сидит, половина охраняет, потом меняются.
А те, что на свободе, - те условно, очень условно.
На синем женском теле прекрасные голубые слова:
"И если меня ты коснешься губами, то я умерла бы, лаская тебя!"
Это о любви.
До сих пор основная масса узнает законы жизни из татуировок и блатных песен...
А у них этого нет. Откуда они узнают, как жить?
Даже этого нет: мимо тещиного дома я без шуток не хожу.
Частушек нет. Мата нет!
Как у них грузовик задом подает?
Это все мы для них везем с собой.
С молоком матерным впитали и везем.
Усилитель речи. Чтоб нас услышали, мы говорим не громче, а хуже!
Правило: там хорошо, где нас нет - в основном верное.
Хотя ребята прибегали - есть места, где нас нет, а там все-таки не очень хорошо.
И населения тоже много, и оно все хитрое, и тоже себе думает: "Там хорошо, где нас нет", - и сюда смотрит.
Сюда смотреть не надо. Мы знаем, как здесь.
Но если их здесь нет, а все равно плохо, может, кто-то из них все-таки здесь есть?
Так же, как кто-то из нас там... хотя проверяли, и морды били неоднократно, чтоб точно - вас здесь нет, нас там нет.
Однако нехорошо и тут и там.
Но таких мест очень мало.
И основной закон они не опровергают, только усложняют доказательство.
Поэтому опять повторяю неоднократно.
Приезжая туда, не делайте вид, что вас там нет!
Вы там есть!
А вот здесь вас уже нет.
И от этого здесь может неожиданно стать лучше.
Но вы этого уже не увидите.
Так что каждый думает сам. Хотя делают вместе.
Скрытый текст:
Здесь хорошо там, где нас нет. Здесь, где нас нет, творятся героические дела и живут удивительные люди. Здесь, где нас нет, растут невиданные урожаи и один за другого идёт на смерть, здесь, где нас нет, женщины любят один раз и лётчики неимоверны. Как удался фестиваль, где нас не было, как хороши рецепты блюд, которых мы не видели, как точны станки, на которых мы не работаем, как много делают для нас разные учреждения, а мы всё не там, а мы в это время где-то не там находимся или они всё где-то не там нас ищут. И выступают люди и рассказывают, как они обновляют, перестраивают, переносят, расширяют для удобства населения. Для удобства населения, населению, населением, населениям, где ж это население… нию… нием?.. И дико обидно, что всё это где-то здесь. Вот же оно, где-то совсем здесь. Ну вот же прямо в одном городе с нами такое творится – ночи не спишь, всё выскакиваешь – где? Да вот же тут. Да вот тут буквально.
Ведь модернизировали, подхватили, перестроились, внедрили новый коэффициент, включаешь – не работает. И медленно понимаешь, что нельзя, конечно, оценивать работу таких огромных коллективов по машинам, которые они клепают. Ну, собирают они автобус, ну, это же неважно, что потом водитель на морозе собирает его опять. Что при торможении на ноги падают вентиляторы и рулевые колонки. Что веником проведёшь по двигателю – сметёшь карбюратор, фильтр, головку блока. Что и после всех улучшений она тупее любого водителя, ибо он успевает реагировать на уличное движение, она никак, хоть ты тресни. Конечно, лучше такую машину отдавать в мешке, кому надо, тот соберёт, потому что не в машине дело, а в интереснейших делах. Гораздо важнее, что творится внутри предприятия, будь то театр, автозавод или пароход.
Смешно подходить к театру с точки зрения зрителя. На спектакли не ходят, от скуки челюсть выскакивает, а то, что режиссёр непрерывно ищет и ставит, ставит и ищет… Театр первый отрапортовал о подготовке к зиме. Ни одного актёра, не занятого в спектакле. При чём тут пустой зал? Тогда получается, что театр – для зрителя, поезд – для пассажира, а завод – для покупателя?! Нет! Это для всеобщей занятости. Пароход – для команды, паровоз – для машиниста, столовая – для поваров, театр – для актёра, магазин – для продавцов, литература – для писателей, нет и не может быть выхода из этих предприятий, настолько увлекательный процесс внутри; смешно ждать снаружи чего-либо интересного. Схватил у самого передового коллектива пылесос – он не работает, потому что не он главный.
При чём тут борщ, когда такие дела на кухне? Приходят на завод тысячи людей – работают, строят себе базу отдыха, открывают новую столовую, озеленяют территорию, получают к празднику заказы. Что главное – занять эти тысячи работой или дать тем тысячам пылесосы, без которых они жили и живут? Стучит в море пустой пароход, дымит по улице пустой грузовик, стоит в городе пустой магазин, а вокруг кипит жизнь, люди поддерживают друг друга, выступают на собраниях, выручают, помогают в работе, знающий обучает отстающего, пожилой передаёт молодым, бригада избавляется от пьяницы, непрерывно улучшается и совершенствуется станочный парк и научные исследования удовлетворяют самым высоким требованиям. А включаешь – не работает. И не надо включать. Не для вас это всё. Не для того, чтобы включали, для того, чтоб делали. Где надо, работает, там потребитель главный. А где не надо, там процесс важнее результата: процесс – это жизнь, результат – это смерть. А попробуй только по результату. Это куда ж пойдут тысячи, сотни тысяч? Они пойдут в покупатели. Нет уж, пусть лучше будут производителями, пусть знают, чего от себя ждать.
Смешно оценивать ТВ по передачам, больницы – по вылеченным. Конечно, мы по количеству врачей обогнали всех, теперь бы отстать по количеству больных. Но тогда пропадает смысл работы коллектива, загружающего самого себя. Тогда о нашей работе надо спрашивать совершенно посторонних. А разве они знают, что мы сэкономили, что отпраздновали, кого вселили, кого уволили? Что расскажет изделие о жизни коллектива? Что будет в новостях, которых так жадно ждёт население: пущена вторая очередь, пущена третья домна, пущен первый карьер, дал ток третий агрегат, кто знает, сколько их там, когда начнут, когда закончат?
Определённость – это неисправимо, а неопределённость – это жизнь. Развернулись работы по озеленению, не для озеленения эти работы. Пылесос работает? Нет! Один бит информации. А как сегодня – для новостей – дела у коллектива пылесосного завода, как с утра собираются люди, как в обед приезжают артисты, как между сменами торгует автолавка, как психологи помогают начальникам цехов, как дублёры работают директорами – миллионы бит, пьес, романов. Пылесос – для одного, пылесосный завод – для тысяч. Потому так замолкают люди, собравшиеся на пароход, на завод, в институт, дадут одно поршневое кольцо и сидят 500 или 600 под надписями «поршневое кольцо», «гибкие системы», «топливная аппаратура». Огромная внутренняя жизнь хоть и без видимого результата, но с огромными новостями, так радующими сидящих тут же, этакое состояние запора при бурной работе организма. А машину как-нибудь дома соберём, квартиру достроим, платье перешьём, трактор придумаем, самолёт в квартире склепаем и покажем в самой острой передаче под девизом «Один может то, чего все не могут».
Ведь модернизировали, подхватили, перестроились, внедрили новый коэффициент, включаешь – не работает. И медленно понимаешь, что нельзя, конечно, оценивать работу таких огромных коллективов по машинам, которые они клепают. Ну, собирают они автобус, ну, это же неважно, что потом водитель на морозе собирает его опять. Что при торможении на ноги падают вентиляторы и рулевые колонки. Что веником проведёшь по двигателю – сметёшь карбюратор, фильтр, головку блока. Что и после всех улучшений она тупее любого водителя, ибо он успевает реагировать на уличное движение, она никак, хоть ты тресни. Конечно, лучше такую машину отдавать в мешке, кому надо, тот соберёт, потому что не в машине дело, а в интереснейших делах. Гораздо важнее, что творится внутри предприятия, будь то театр, автозавод или пароход.
Смешно подходить к театру с точки зрения зрителя. На спектакли не ходят, от скуки челюсть выскакивает, а то, что режиссёр непрерывно ищет и ставит, ставит и ищет… Театр первый отрапортовал о подготовке к зиме. Ни одного актёра, не занятого в спектакле. При чём тут пустой зал? Тогда получается, что театр – для зрителя, поезд – для пассажира, а завод – для покупателя?! Нет! Это для всеобщей занятости. Пароход – для команды, паровоз – для машиниста, столовая – для поваров, театр – для актёра, магазин – для продавцов, литература – для писателей, нет и не может быть выхода из этих предприятий, настолько увлекательный процесс внутри; смешно ждать снаружи чего-либо интересного. Схватил у самого передового коллектива пылесос – он не работает, потому что не он главный.
При чём тут борщ, когда такие дела на кухне? Приходят на завод тысячи людей – работают, строят себе базу отдыха, открывают новую столовую, озеленяют территорию, получают к празднику заказы. Что главное – занять эти тысячи работой или дать тем тысячам пылесосы, без которых они жили и живут? Стучит в море пустой пароход, дымит по улице пустой грузовик, стоит в городе пустой магазин, а вокруг кипит жизнь, люди поддерживают друг друга, выступают на собраниях, выручают, помогают в работе, знающий обучает отстающего, пожилой передаёт молодым, бригада избавляется от пьяницы, непрерывно улучшается и совершенствуется станочный парк и научные исследования удовлетворяют самым высоким требованиям. А включаешь – не работает. И не надо включать. Не для вас это всё. Не для того, чтобы включали, для того, чтоб делали. Где надо, работает, там потребитель главный. А где не надо, там процесс важнее результата: процесс – это жизнь, результат – это смерть. А попробуй только по результату. Это куда ж пойдут тысячи, сотни тысяч? Они пойдут в покупатели. Нет уж, пусть лучше будут производителями, пусть знают, чего от себя ждать.
Смешно оценивать ТВ по передачам, больницы – по вылеченным. Конечно, мы по количеству врачей обогнали всех, теперь бы отстать по количеству больных. Но тогда пропадает смысл работы коллектива, загружающего самого себя. Тогда о нашей работе надо спрашивать совершенно посторонних. А разве они знают, что мы сэкономили, что отпраздновали, кого вселили, кого уволили? Что расскажет изделие о жизни коллектива? Что будет в новостях, которых так жадно ждёт население: пущена вторая очередь, пущена третья домна, пущен первый карьер, дал ток третий агрегат, кто знает, сколько их там, когда начнут, когда закончат?
Определённость – это неисправимо, а неопределённость – это жизнь. Развернулись работы по озеленению, не для озеленения эти работы. Пылесос работает? Нет! Один бит информации. А как сегодня – для новостей – дела у коллектива пылесосного завода, как с утра собираются люди, как в обед приезжают артисты, как между сменами торгует автолавка, как психологи помогают начальникам цехов, как дублёры работают директорами – миллионы бит, пьес, романов. Пылесос – для одного, пылесосный завод – для тысяч. Потому так замолкают люди, собравшиеся на пароход, на завод, в институт, дадут одно поршневое кольцо и сидят 500 или 600 под надписями «поршневое кольцо», «гибкие системы», «топливная аппаратура». Огромная внутренняя жизнь хоть и без видимого результата, но с огромными новостями, так радующими сидящих тут же, этакое состояние запора при бурной работе организма. А машину как-нибудь дома соберём, квартиру достроим, платье перешьём, трактор придумаем, самолёт в квартире склепаем и покажем в самой острой передаче под девизом «Один может то, чего все не могут».
