Стихи

[Вера]

II. Пятна на солнце

Шар огненный все просквозил,
Все перепек, перепалил -
И, как груженый лимузин,
За полдень он перевалил.

Но где-то там - в зените был.
Он для того и плыл туда,
Другие головы кружил,
Сжигал другие города.

Еще асфальт не растопило
И не позолотило крыш,
Еще светило солнце лишь
В одну худую светосилу,

Еще стыдились нищеты
Поля без всходов, лес без тени,
Еще тумана лоскуты
Ложились сыростью в колени,

Но диск на тонкую черту
От горизонта отделило.
Меня же фраза посетила:
Не ясен свет, пока светило
Лишь набирает высоту!

Пока гигант еще на взлете,
Пока лишь начат марафон,
Пока он только устремлен
К зениту, к пику, к верхней ноте,

Но вряд ли астроном-старик
Определит: "На солнце - буря",
Мы можем всласть глазеть на лик,
Разинув рты и глаз не щуря.

И нам, разиням, на потребу
Уверенно восходит он -
Зачем спешить к зениту Фебу,
Ведь он один бежит по небу -
Без конкурентов марафон.

Но вот - зенит: глядеть противно
И больно, и нельзя без слез,
Но мы - очки себе на нос,
И смотрим, смотрим неотрывно,

Задравши головы, как псы,
Все больше жмурясь, скаля зубы,
И нам мерещатся усы.
И мы пугаемся - грозу бы!

Должно быть, древний гунн - Аттила
Был тоже солнышком палим,
И вот при взгляде на светило
Его внезапно осенило,
И он избрал похожий грим.

Всем нам известные уроды
(Уродам имя - легион)
С доисторических времен
Уроки брали у природы.

Им апогеи не претили,
И, глядя вверх, до слепоты
Они искали на светиле
Себе подобные черты.

И если б ведало светило,
Кому в пример встает оно,
Оно б затмилось и застыло,
Оно бы бег остановило
Внезапно, как стоп-кадр в кино.

Вон, наблюдая втихомолку
Сквозь закопченное стекло,
Когда особо припекло,
Один узрел на лике челку.

А там - другой пустился в пояс,
На солнечном кровоподтеке
Увидев щели узких глаз
И никотиновые щеки...

Взошла луна - вы крепко спите.
Для вас светило тоже спит.
Но где-нибудь оно - в зените.
(Круговорот, как ни пляшите!)
И там палит, и там слепит...
1973

[Вера]

III. Дороги... дороги...

Ах, дороги узкие -
Вкось, наперерез!
Версты белорусские
С ухабами и без.

Но как орехи грецкие,
Щелкаю я их.
Ох, говорят, немецкие -
Гладко, напрямик.

Там, говорят, дороги - ряда по три,
И нет табличек с "Ахтунг!" или "Хальт!"
Ну что же - мы прокатимся, посмотрим,
Понюхаем не порох, а асфальт.

Горочки пологие:
Я их - щелк да щелк!
Но в душе, как в логове,
Затаился волк.

Ату, колеса гончие!
Целюсь под обрез, -
И с волком этим кончу я
На отметке "Брест".

Я там напьюсь водички из колодца
И покажу отметки в паспортах.
Потом мне пограничник улыбнется,
Узнав, должно быть, - или просто так.

После всякой зауми
(Вроде: "Кто таков?") -
Как взвились шлагбаумы
Вверх до облаков!

Лишь взял товарищ в кителе
Снимок для жены -
И... только нас и видели
С нашей стороны!

Я попаду в Париж, в Варшаву, в Ниццу.
Они - рукой подать: наискосок.
Так я впервые пересек границу -
И чьи-то там сомненья пересек.

Ах, дороги скользкие -
Вот и ваш черед!
Деревеньки польские -
Стрелочки вперед.

Телеги под навесами,
Булыжник - чешуя.
По-польски - ни бельмеса мы:
Ни жена, ни я.

Потосковав о ломте, о стакане,
Затормозили где-то наугад
И я сказал по-русски: "Прошу, пани!"
И получилось точно и впопад.

Ах, еда дорожная
Из немногих блюд!
Ем неосторожно я
Все, что подают.

А напоследок - сладкое,
Стало быть: кончай!
И на их хербатку я
Дую, как на чай.

А панночка пощелкала на счетах
(Все, как у нас! - Зачем туристы врут?), -
И я, прикинув разницу валют,
Ей отсчитал - не помню, сколько злотых -
И проворчал: "По божески дерут".

Где же песни-здравицы?
Ну-ка подавай!
Польские красавицы -
Для туристов рай?

А вона на поляночке -
Души нараспах, -
Веселились панночки
С граблями в руках.

"Да, побывала Польша в самом пекле! -
Сказал старик и лошадей распряг, -
Красавицы полячки не поблекли,
А сгинули в немецких лагерях".

Лемех вглубь въедается
В землю, как каблук, -
Пепел попадается
До сих пор под плуг.

Память вдруг разрытая, -
Не живой укор:
Жизни недожитые -
Для колосьев корм.

В моем мозгу, который вдруг сдавило
Как обручем (но так его, дави!),
Варшавское восстание кровило,
Захлебываясь в собственной крови.

Дрались худо, бедно ли,
А наши корпуса
В пригороде медлили
Целых два часа.

В марш-бросок, в атаку ли
Рвались, как один,
И танкисты плакали
На броню машин.

Военный эпизод - давно преданье,
В историю ушел, порос быльем.
Но не забыто это опозданье,
Коль скоро мы заспорили о нем.

Почему же медлили
Наши корпуса?
Почему обедали
Эти два часа?

Потому что, танками,
Мокрыми от слез,
Англичанам с янками
Мы утерли нос.

А может быть, разведка оплошала -
Не доложила. Что теперь гадать!
Но вот сейчас читаю я "Варшава" -
И еду, и хочу не опоздать!

1973

[Вера]

* * *

Лес ушел, и обзор расширяется,
Вот и здания появляются,
Тени нам под колеса кидаются
И остаться в живых ухитряются.

Перекресточки - скорость сбрасывайте!
Паны, здравствуйте! Пани, здравствуйте!
И такие, кому не до братства, те
Тоже здравствуйте, тоже здравствуйте!

Я клоню свою голову шалую
Перед Варшавою, перед Варшавою.
К центру - "просто" - стремлюсь, поспешаю я,
Понимаю, дивлюсь, что в Варшаве я.

Вот она, многопослевоенная,
Несравнимая, несравненная, -
Не сравняли с землей, оглашенные,
Потому она и несравненная.

И порядочек здесь караулится:
Указатели - скоро улица.
Пред старушкой пришлось мне ссутулиться -
Выясняю, чтоб не обмишулиться,

А по-польски - познания хилые,
А старушка мне: - Прямо, милые! -
И по-прежнему засеменила и
Повторяла все: - Прямо, милые...

Хитрованская Речь Посполитая,
Польша панская, Польша битая,
Не единожды кровью умытая,
На Восток и на Запад сердитая,

И Варшава - мечта моя давняя, -
Оскверненная, многострадальная,
Перешедшая в область предания, -
До свидания, до свидания...

1973

[Григорий]

Да, Высоцкий - неисчерпаем! И каждая его вещь - шедевр!

[ppd]

Посты с фотографией в соседней теме.

[Вера]

Спасибо.
***
Бывало, Пушкина читал всю ночь до зорь я -
Про дуб зеленый и про цепь златую там.
И вот сейчас я нахожусь у Лукоморья,
Командированный по пушкинским местам.

Мед и пиво предпочел зелью приворотному,
Хоть у Пушкина прочел: "Не попало в рот ему..."

Правда, пиво, как назло,
Горьковато стало,
Все ж не можно, чтоб текло
Прям куда попало!

Работал я на ГЭСах, ТЭЦах и каналах,
Я видел всякое, но тут я онемел:
Зеленый дуб, как есть, был весь в инициалах,
А Коля Волков здесь особо преуспел.

И в поэтических горячих моих жилах,
Разгоряченных после чайной донельзя,
Я начал бешено копаться в старожилах,
Но, видно, выпала мне горькая стезя.

Лежали банки на невидимой дорожке,
А изб на ножках - здесь не видели таких.
Попались две худые мартовские кошки,
Просил попеть, но результатов никаких.

1967

[Вера]

Ну и после этого "Лукоморья больше нет" само просится, хоть и не стихи

Лукоморья больше нет
Антисказка

Лукоморья больше нет,
От дубов простыл и след, -
Дуб годится на паркет - так ведь нет:
Выходили из избы
Здоровенные жлобы -
Порубили все дубы на гробы.

Ты уймись, уймись, тоска
У меня в груди!
Это - только присказка,
Сказка - впереди.

Распрекрасно жить в домах
На куриных на ногах,
Но явился всем на страх вертопрах, -
Добрый молодец он был -
Бабку Ведьму подпоил,
Ратный подвиг совершил, дом спалил.

Тридцать три богатыря
Порешили, что зазря
Берегли они царя и моря, -
Каждый взял себе надел -
Кур завел - и в ем сидел,
Охраняя свой удел не у дел.

Ободрав зеленый дуб,
Дядька ихний сделал сруб,
С окружающими туп стал и груб, -
И ругался день деньской
Бывший дядька их морской,
Хоть имел участок свой под Москвой.

Здесь и вправду ходит Кот, -
Как направо - так поет,
Как налево - так загнет анекдот, -
Но, ученый сукин сын,
Цепь златую снес в торгсин,
И на выручку - один - в магазин.

Как-то раз за божий дар
Получил он гонорар, -
В Лукоморье перегар - на гектар!
Но хватил его удар, -
Чтоб избегнуть больших кар,
Кот диктует про татар мемуар.

И Русалка - вот дела! -
Честь недолго берегла -
И однажды, как могла, родила, -
Тридцать три же мужука
Не желают знать сынка, -
Пусть считается пока - сын полка.

Как-то раз один колдун -
Врун, болтун и хохотун -
Предложил ей как знаток дамских струн:
Мол, Русалка, все пойму
И с дитем тебя возьму, -
И пошла она к ему как в тюрьму.

Бородатый Черномор -
Лукоморский первый вор -
Он давно Людмилу спер, - ох хитер!
Ловко пользуется, тать,
Тем, что может он летать:
Зазеваешься - он хвать! - и тикать.

А коверный самолет
Сдан в музей в запрошлый год -
Любознательный народ так и прет!
Без опаски старый хрыч
Баб ворует, хнычь не хнычь, -
Ох, скорей ему накличь паралич!

Нету мочи, нету сил, -
Леший как-то недопил -
Лешачиху свою бил и вопил:
"Дай рубля, прибью а то, -
Я добытчик али кто?!
А не дашь - тады пропью долото!"

"Я ли ягод не носил?! -
Снова Леший голосил. -
А коры по сколько кил приносил!
Надрывался - издаля,
Все твоей забавы для, -
Ты ж жалеешь мне рубля - ах ты тля!"

И невиданных зверей,
Дичи всякой - нету ей:
Понаехало за ей егерей...
В общем, значит, не секрет:
Лукоморья больше нет, -
Все, про что писал поэт, это - бред.

Ты уймись, уймись, тоска, -
Душу мне не рань!
Раз уж это присказка -
Значит, сказка - дрянь.

1967

[ИРИНА Т]

Эту мы распевали одной из первых, в пионерском лагере. Наверное, это и был 67-ой или 68-ой...
Первую я услышала в то же лето, это была песня "В королевстве, где всё тихо и ладно".

[Феличита]

Как-то Владимир Высоцкий в шутку написал:
"Скоро конец нашей эры.
Эти китайцы за несколько лет
Землю лишат атмосферы..."
Знатоки, не подскажете, откуда это?

[Вера]

x x x

Есть на земле предостаточно рас -
Просто цветная палитра, -
Воздуха каждый вдыхает за раз
Два с половиною литра!

Если так дальше, так - полный привет -
Скоро конец нашей эры:
Эти китайцы за несколько лет
Землю лишат атмосферы!

Сон мне тут снился неделю подряд -
Сон с пробужденьем кошмарным:
Будто - я в дом, а на кухне сидят
Мао Цзедун с Ли Сын Маном!

И что - разделился наш маленький шар
На три огромные части,
Нас - миллиард, их - миллиард,
А остальное - китайцы.

И что - подают мне какой-то листок:
На, мол, подписывай - ну же, -
Очень нам нужен ваш Дальний Восток -
Ах, как ужасно нам нужен!..

Только об этом я сне вспоминал,
Только о нем я и думал, -
Я сослуживца недавно назвал
Мао - простите - Цзедуном!

Но вскорости мы на Луну полетим, -
И что нам с Америкой драться:
Левую - нам, правую - им,
А остальное - китайцам.

1965

[Феличита]

Как моментально!, однако Спасибо!

[Вера]

Не, секунд 30 первую строчку вспоминала. Старею, наверное

[Вера]

По воде, на колесах, в седле, меж горбов и в вагонах,
Утром, днем, по ночам, вечерами, в погоду и без,
Кто за длинным рублем, кто за делом большим,
кто за крупной добычей - в погони
Отправляемся мы, судьбам наперекор и советам вразрез.

И вот нас бьют в лицо пощечинами ветры,
И жены от обид не поднимают век,
Но впереди - рубли длинною в километры,
И крупные дела, величиною в век.

Как чужую гримасу надел я чужую одежду,
Или в шкуру чужую на время я вдруг перелез:
До и после, в течении, вместо, во время и между
Поступаю с тех пор просьбам наперекор и советам вразрез.

Мне щеки обожгли пощечины и ветры,
Я взламываю лед и прохожу Певек.
Ах, где же вы, рубли длинною в километры?
Все вместо мне - дела длинною в век!

1972

[Максимыч]

Вера, нам очень приятно, что Вы снова с нами. Мы все эти дни переживаем за Вас, так как Вы ближе всех к Японии. Не могли бы Вы рассказать в соответствующей теме, что на самом деле сейчас происходит на Сахалине?

[Вера]

x x x

А меня тут узнают -
Ходят мимо и поют,
За мое здоровье пьют
андоксин.
Я же славы не люблю -
Целый день лежу и сплю,
Спросят "что с тобой" - леплю:
так, мол, сплин.

А ко мне тут пристают:
Почему, мол, ты-то тут, -
Ты ведь был для нас статут
и пример!
Что же им ответить мне? -
Мол, ударился во сне,
Мол, влияние извне,
лик химер...

февраль 1968

x x x

Короткие, как пословицы,
И длинные от бессонницы
Приходят ночи-покойницы
Ко мне, когда гасят свет.
Мне белый стих чей-то вторится
Про то, что воздастся сторицей,
Что сам посмеюсь над исторьицей -
Обычной, как белый свет.

Когда ж это превозмогается,
Ничто уже не надругается,
Но там, где-то там отлагается
Благим и отлогим холмом,
И спит - незаметней стирания,
Старения и умирания,
Стократней и старше старания -
Как недозвучавший псалом.

Не быть больше поползновениям,
Ни пениям, ни вдохновениям,
И только в душе исступление
Иступленным сванским ножом -
Что были и громы небесные,
Что жили и гномы чудесные,
Что жили да были, телесные...
Да вот и отжили потом.]

февраль 1968
Текст воспроизводится по черновику (единственному известному источнику), находящемуся в тетради после наброска "А меня тут узнают...", перед наброском "Хоть нас в наш век ничем не удивить...", и, по всей вероятности, возник в период между 2 февраля и 10 марта 1968 г. во время лечения Высоцкого в больнице им. Соловьева (более подробное обоснование см. в книге "Больничный блокнот В. Высоцкого"). В рукописи перечеркнут.
Всеволод КОВТУН

[Долгорукий]

«Меня опять ударило в озноб...»

Меня опять ударило в озноб,
Грохочет сердце, словно в бочке камень.
Во мне живет мохнатый злобный жлоб
С мозолистыми цепкими руками.

Когда мою заметив маету,
Друзья бормочут: "Скоро загуляет", -
Мне тесно с ним, мне с ним невмоготу!
Он кислород вместо меня хватает.

Он не двойник и не второе "я",
Все объясненья выглядят дурацки, -
Он плоть и кровь - дурная кровь моя -
Такое не приснится и Стругацким.

Он ждет, когда закончу свой виток,
Моей рукою выведет он строчку, -
И стану я расчетлив и жесток
И всех продам - гуртом и в одиночку.

Я оправданья вовсе не ищу, -
Пусть жизнь уходит, ускользает, тает.
Но я себе мгновенья не прощу,
Когда меня он вдруг одолевает.

Но я собрал еще остаток сил,
Теперь его не вывезет кривая:
Я в глотку, в вены яд себе вгоняю -
Пусть жрет, пусть сдохнет - я перехитрил.

1979

[Долгорукий]

Полез за цитатой и нашел 2 новых для себя куплета в известной песне, делюсь...

Я не продал друзей, без меня даже выиграл кто-то.
Лишь подвел одного, ненадолго,- сочтемся потом.
Я из дела исчез,- не оставил ни крови, ни пота,
И оно без меня покатилось своим чередом.

Незаменимых нет, и пропоем
Заупокой ушедшим - будь им пусто.
"Пророков нет в отечестве своем,
Да и в других отечествах - не густо..."

[Долгорукий]

‹БРАТЬЯМ ВАЙНЕРАМ›

Я не спел вам в кино, хоть хотел,
Даже братья меня поддержали:
Там, по книге, мой Глеб где-то пел,
И весь МУР все пять дней протерпел,
Но в Одессе Жеглова зажали.

А теперь запылает моя щека,
А душа – дак замлеет.
Я спою, как из черного ящика,
Что всегда уцелеет.

Генеалоги Вайнеров бьются в тщете, —
Древо рода никто не обхватит.
Кто из них приписал на Царьградском щите:
«Юбилеями правят пока еще те,
Чей он есть, юбилей, и кто платит»?

Первой встрече я был очень рад,
Но держался не запанибрата.
Младший брат был небрит и не брат —
Выражался как древний пират,
Да и старший похож на пирата.

Я пил кофе – еще на цикории,
Не вставляя ни слова,
Ну а Вайнеры-братики спорили
Про характер Жеглова.

В Лувре я – будь я проклят! – попробуй, налей!
А у вас – перепало б и мне там.
Возле этой безрукой – не хошь, а лелей,
Жрать охота, братья, а у вас – юбилей
И, наверно… конечно, с банкетом.

Братья! Кто же вас сможет сломить?
Пусть вы даже не ели от пуза…
Здоровы, а плетете тончайшую нить.
Все читали вас, все, – хорошо б опросить
Членов… нет, – экипажи «Союза».

Я сегодня по «ихнему» радио
Не расслышал за воем
Что-то… «в честь юбилея, Аркадия
Привезли под конвоем…»

Все так буднично, ровно они, бытово.
Мы же все у приемников млеем.
Я ж скажу вам, что ежели это того…
Пусть меня под конвоем везут в ВТО —
С юбилеем, так уж с юбилеем.

Так о чем же я, бишь, или вишь?
Извини – я иду по Аркаде:
МУР и «зря ты душою кривишь» —
Кончен ты! В этом месте, малыш,
В сорок пятом работал Аркадий.

Пусть среди экспонатов окажутся
Эти кресла, подобные стулу.
Если наши музеи откажутся —
Увезу в Гонолулу.

Не сочтите за лесть предложенье мое,
Не сочтите его и капризом,
Что скупиться, ведь тут юбилей, е-мое! —
Все, братьями моими содеянное,
Предлагаю назвать «вайнеризмом»!

История фильма "Место встречи изменить нельзя"

Граждане, ах, сколько ж я не пел, но не от лени -
Некому: жена - в Париже, все дружки - сидят.
Даже Глеб Жеглов - хоть ботал чуть по новой фене -
Ничего не спел, чудак, пять вечеров подряд.

Хорошо, что в зале нет
Не наших всех сортов,
Здесь - кто хочет на банкет
Без всяких паспортов.

Расскажу про братиков -
Писателей, соратников,
Про людей такой души,
Что не сыщешь ватников.

Наше телевидение требовало резко:
Выбросить слова "легавый", "мусор" или "мент",
Поменять на мыло шило, шило - на стамеску.
А ворье переиначить в "чуждый элемент".

Но сказали брат и брат:
"Не! Мы усе спасем.
Мы и сквозь редакторат
Все это пронесем".

Так, в ответ подельники,
Скиданув халатики,
Надевали тельники,
А поверх - бушлатики.

Про братьев-разбойников у Шиллера читали,
Про Лаутензаков написал уже Лион,
Про Серапионовых листали Коли, Вали...
Где ж роман про Вайнеров? Их - два на миллион!

Проявив усердие,
Сказали кореша:
"Эру милосердия"
Можно даже в США".

С них художник Шкатников
Написал бы латников.
Мы же в их лице теряем
Классных медвежатников.

1980

Письмо торговца ташкентскими фруктами с Центрального рынка

Жора и Аркадий Вайнер!
Вам – салям алейкум, пусть
Мы знакомы с вами втайне, —
Кодекс знаем наизусть.

[ppd]

Письмо торговца ташкентскими фруктами с Центрального рынка

Жора и Аркадий Вайнер!
Вам – салям алейкум, пусть
Мы знакомы с вами втайне, —
Кодекс знаем наизусть.

И всё?

[Долгорукий]

Я тут публикую только новые для себя тексты, а этот кусочек как продолжение серии про Вайнеров...
Не хочется заводить новую тему для посвящений Поэту, но сил сдержаться нет...

Off Topic

Никита Высоцкий

Скрытый текст:

Пророков нет в отечестве моем,
А вот теперь ушла и совесть.
Он больше не споет нам ни о чем,
И можно жить, совсем не беспокоясь.

Лишь он умел сказать, и спеть умел,
Что наших душ в ответ дрожали струны.
Аккорд его срывался и звенел,
Чтоб нас заставить мучаться и думать.

Он не допел, не досказал всего,
Что было пульсом и в душе звучало,
И сердце разорвалось от того,
Что слишком долго отдыха не знало.

Он больше на эстраду не взойдет
Так просто, вместе с тем и так достойно.
Он умер! Да! И все же он поет,
И песни не дадут нам жить спокойно.

июль-август 1980 г.Москва